В каких национальных парламентах Европы заседают ультраправые
Несколько лет подряд западные СМИ пугают мир тем, что ультраправые партии набирают популярность и повсеместно приходят к власти в Европе. Подъем переживают ностальгические националисты, популистские националисты, ультраконсерваторы с неофашистскими корнями и прочие разновидности крайне правых. Можно проследить, как эти партии от выборов к выборам прибавляют голоса, но происходит это постепенно, понемногу и неравномерно. Суммарная доля ультраправых депутатов в национальных парламентах стран – членов ЕС увеличилась между последними созывами всего на два процентных пункта — с 16% до 18%.
При этом из 27 стран ЕС только в парламентах трех стран нет ультраправых партий — это Мальта, Словения и Литва. Почти в половине стран количество ультраправых депутатов сократилось по сравнению с составами прошлых созывов, но в большинстве случаев их количество все же увеличилось.
Самые большие фракции крайне правых в Венгрии, Польше и Италии. Венгерская партия «Фидес» давно удерживает большинство мест в парламенте (135 из 199) и во главе с премьер-министром Виктором Орбаном даже выступает инициатором по объединению правых в Европарламенте. В Польше партия «Право и справедливость» (PiS), которая колеблется на идеологическом спектре от правоцентристской до крайне правой, на последних выборах в 2023 году потеряла большинство, но осталась первой по голосам избирателей (35,4%, 194 места из 460). А вот ультраправая «Конфедерация свободы и независимости» улучшила результат (с 11 до 18 мест в текущем созыве) и часто выступает в поддержку решений PiS. Италия с 2022 года управляется Джорджией Мелони — лидером партии «Братья Италии», которая считается преемницей неофашистского движения «Итальянское социальное движение» (было основано группой ветеранов фашистской партии Бенито Муссолини). Однако сегодня лидеры партии определяют себя, скорее, как консерваторы, официально не поддерживают возрождение фашистской идеологии (запрещено Конституцией страны) и в целом доказывают свою договоро- и работоспособность.
Договороспособность в целом стала отличительной чертой современных ультраправых.
Европейские правительства стали чаще договариваться с ними о создании коалиций, даже несмотря на критику и давление со стороны СМИ и своих избирателей. Например, после апрельских выборов в Хорватии правящие консерваторы из «Хорватского демократического союза» (HDZ) договорились о создании коалиции с националистами из «Отечественного движения» и поделили министерские портфели. В марте в Финляндии премьер-министр Петтери Орпо из «Национальной коалиции» (48 мест из 200) вновь заключил альянс с ультраправыми «Истинными финнами», которые даже упрочили свое представительство в Эдускунте по сравнению с выборами 2019 года (46 мест). Партия «Шведские демократы», выступающая против иммиграции и мультикультурализма, является второй по величине партией в парламенте Швеции и поддерживает правое коалиционное правительство.
Есть и альтернативные примеры. В марте на досрочных выборах в Португалии большинство получил правоцентристский «Демократический альянс» (АД), а ультраправая партия «Хватит!» (Chega!) неожиданно заняла третье место. Теоретически правые могли бы создать с крайне правыми коалиционное правительство, однако лидер АД Луиш Монтенегру сразу отверг любые попытки сближения. Иногда ультраправые партии остаются заметной силой, но теряют популярность из-за скандалов, связанных с радикальной риторикой или коррупцией, как в случаях с немецкой «Альтернативой для Германии» (АдГ) или австрийской «Партией свободы Австрии» (FPÖ).
Хотя тенденция на усиление позиций ультраправых в Европе очевидна, остается вопрос о том, насколько их угроза преувеличена. Определенное понимание об этом дают последние выборы в Европарламент.
Что показали выборы в Европарламент
В этом году выборы в Европарламент из обычной бюрократической процедуры превратились в значимое политическое событие. Западная пресса была заполнена опасениями, если не паникой, о неминуемом приходе к власти крайне правых партий.
По мнению экспертов, на руку ультраправым играет плотное переплетение кризисов в сферах экономики, иммиграции и безопасности, с которыми Европа столкнулась за последнее десятилетие.
Крайне правые партии довольно успешно используют экономическую неопределенность, ставшую следствием финансового кризиса 2008 года, пандемии ковида, роста инфляции и кризиса стоимости жизни, а также страхи людей по поводу утраты национальной идентичности и традиционных ценностей в основном в связи с неконтролируемым потоком мигрантов и беженцев.
Разочарование как политикой традиционных национальных партий, так и работой общеевропейских институтов выдвинуло вперед харизматичных популистов, которые громко требуют решительных действий и отстаивают интересы «простых граждан».
Эта риторика в моменте выделяет ультраправых, особенно в соцсетях, где ценится простота лозунгов. В итоге их воспринимают как угрозу, которая бросает вызов устоявшимся демократическим процессам и институтам, потенциально ослабляя основы либеральной демократии.
В обойме главных опасений, часто циркулирующих в западных СМИ, — грядущая дискриминация меньшинств, иммигрантов и других уязвимых групп. Считается, что крайне правые усиливают политическую поляризацию в обществе и потенциал протестов, бьют по свободе прессы и способствуют распространению дезинформации, сомневаются в необходимости борьбы с изменением климата, нормализуют крайне правые взгляды. Во внешней политике крайне правые часто могут выступать за более изоляционистскую или конфронтационную политику, что вредит глобальной стабильности. Все это вместе угрожает европейскому единству, которое так долго выстраивалось, и создает привлекательную для разочаровавшегося электората политическую альтернативу.
Таким был фон для выборов в Европарламент-2024. В прошлый созыв больше половины мест в ЕП занимали две крупнейшие проевропейские фракции: правоцентристская Европейская народная партия (EPP) и социал-демократическая «Европейские социалисты и демократы» (S&D). Но они все равно должны были договариваться и вступать в коалиции с другими более мелкими партиями: с либеральной «Обновляя Европу» (Renew Europe), с «Зелеными» (Greens-EFA) и крайне левыми (The Left). Ультраправые фракции «Европейских консерваторов и реформистов» (ECR) и «Идентичность и демократия» (ID) в этом раскладе оказались не у дел.
По итогам выборов июне EPP смогла удержать первое место, усилив контроль над палатой, сохранила позиции и S&D. А вот популярный последние 5 лет «зеленый курс» почти полностью потерял привлекательность для европейцев, в то время как ультраправые партии увеличили свою долю представительства до 24% (вместо 20% в 2019 году).
Инфографика: «Московские новости»
Они победили во Франции, Италии, Австрии и Венгрии, показали хорошие результаты в Польше, Бельгии, Германии и Нидерландах и др. Альянс «Патриоты Европы» во главе с венгерской партией «Фидес» стал третьей по величине силой и крупнейшим в истории ультраправым блоком — 84 депутата из 12 стран, включая Францию, Австрию, Италию и Чехию. Его еще называют «габсбургским», поскольку он включает основные территории бывших земель Габсбургов — Австрию, Богемию и Венгрию.
Получается, выборы в Европарламент отразили тенденцию на ползучий рост популярности ультраправых, но особенных изменений не произошло.
Центристы сохранили лидерство, Урсулу фон дер Ляйен утвердили на второй срок в качестве главы Еврокомиссии, а в своем программном документе она продемонстрировала гибкость, кивнув вправо. Так, в ее программе предусмотрены ужесточение пограничного контроля на границе с ЕС, усиление сотрудничества с полицией в борьбе с преступностью и пр.
Проблемы Европы общие для всех партий. Чтобы угодить электорату и оставаться у власти, современные центристы готовы праветь, а ультраправые — смягчаться. Но каждый из них пока предпочитает демонизировать соперника, и тут больше достается ультраправым.
Кто такие современные ультраправые
Среди крайне правых партий по всей Европе существуют значительные различия. Некоторые из них смягчили определенные позиции, чтобы привлечь более широкий электорат, некоторые, наоборот, идейно радикализировались. Есть партии, которые продвигают идеи национализма. Одни, как испанские VOX, выступают с имперских позиций, другие, как «Фламандский интерес» в Бельгии, наоборот, борются за права своего национального меньшинства. Нет и четкого курса на изоляционизм во внешней политике: венгерская «Фидес», немецкая АдГ, болгарское «Возрождение» и некоторые другие критикуют Европу за излишнюю конфронтацию с Китаем и Россией.
Какие взгляды объединяют современных ультраправых Европы
- Противодействие иммиграции и мультикультурализму, которое выражается в выступлениях за ужесточение иммиграционного контроля, репатриацию безработных иммигрантов и предоставление приоритета коренным гражданам в вопросах социальных льгот и трудоустройства («шовинизм всеобщего благосостояния»).
- Экономический протекционизм, когда отвергаются аспекты глобализации.
- Социальный консерватизм и национализм, проявляющийся в выступлениях против прогрессивной социальной политики и в защите традиционных ценностей.
- Евроскептицизм в жесткой форме (требования выхода из ЕС) или в более мягком варианте с призывами к реформированию европейских институтов.
- Экологический скептицизм и критика политики в области изменения климата и реформы природоохранного законодательства.
- Имидж популистов и аутсайдеров, когда крайне правые политики изображают себя «выходцами из народа», выступающими против коррумпированной элиты, и в рамках существующей политической системы позиционируют себя борцами-изгоями.
Реальная платформа современных ультраправых намекает, что это не совсем та политическая сила, которая в первой половине прошлого века ответственна за множество политических и всех других преступлений, продолжая нагонять страх одним своим названием по сей день. Скорее, это их упрощенная, адаптированная версия, которую многие все же считают опасным явлением (возможно, небезосновательно). Но пока это в первую очередь реакция на неудачи либерально-демократического порядка, установившегося в последние годы.
Как радикализация европейцев влияет на поддержку левых и ультралевых
Разочарование в правящих центристских и либерально-демократических партиях выражалось не только в растущей поддержке ультраправых. Своеобразный реванш крайне левых произошел в двух странах Европы — во Франции, где традиционно сильны позиции ультраправых, и в Великобритании, где последние 14 лет правления консерваторов закончились разгромной победой лейбористов.
Во Франции решение президента Эммануэля Макрона провести досрочные парламентские выборы имело своей целью продемонстрировать всем слабость крайне правых, вопреки мнению об их растущем влиянии на фоне поражения партии президента в ЕП. Срочность этих выборов сопровождалась очень яркой дискуссией в СМИ о «неминуемом приходе ультраправых к власти», если избиратели не успеют сплотиться и дать отпор. Сплотились в итоге левые. Неожиданно большинство мандадатов получил «Новый народный фронт» (NFP), ядро которого составляет ультралевая «Непокоренная Франция» во главе с Жан-Люком Меланшоном. Центристский альянс Макрона «Вместе» (Ensemble) отошел на второе место в парламенте. Ультраправое «Национальное объединение» (RN) Марин Ле Пен, которой прочили победу после успеха на евровыборах, увеличило свое представительство, но заняло только третье место.
Расчет Макрона частично оправдался, но высокой ценой. Ультраправые взяли первое место в первом туре выборов, но откатились на третье по итогам, не получив полную власть. Никто не получил абсолютного большинства, создав неспособный принимать решения «подвешенный парламент» — беспрецедентная политическая ситуация для Франции.
В Великобритании также после досрочных парламентских выборов Консервативная партия потеряла большинство после 14 лет у власти, уступив левоцентристским лейбористам. Более того, тори показали худший результат с середины ХХ века — 23,7% голосов (-20 п.п. по сравнению с прошлыми выборами). Рейтинги премьер-министра Риши Сунака и его партии падали весь год, поражение консерваторов называли неизбежным, вопрос был в его глубине.
Репутацию и имидж британских консерваторов подорвала череда кризисных событий последних лет: Brexit, скандалы вокруг вечеринок Бориса Джонсона, крах фунта при Лиз Трасс, забастовки, ухудшение качества жизни, коллапс Национальной службы здравоохранения. Даже смерть самого долгоправящего монарха страны — королевы Елизаветы II — ударила по позициям Консервативной партии.
Очевидно, накопленное недовольство консерваторами отразилось на голосовании британцев, желавших перемен. Этот запрос почувствовали и массово подхватили большинство британских изданий, даже те, которые раньше поддерживали консерваторов.
При этом победившая Лейбористская партия во главе с Киром Стармером набрала даже меньше голосов, чем при прошлом, более радикальном лидере Джереми Корбине: 9,7 млн голосов в 2024 году против 10,3 млн в 2019 году. Лейбористы не стали популярнее — скорее, разочарованный в консерваторах электорат либо не пришел на выборы (явка составила всего 59% по сравнению с 67% в 2019 году), либо предпочел отдать голоса малым партиям.
Тенденции в голосовании европейцев за своих представителей как в национальных парламентах, так и в общеевропейском, указывают на радикализацию.
Ни ультраправые, ни ультралевые не становятся доминирующей силой и вряд ли ей станут в обозримой перспективе. Скорее, центристы, сохраняющие большинство, будут прислушиваться к лозунгам с крайних флангов и адаптировать их под свои программы.
Шепот о крахе политики мультикультурализма на фоне кризиса с мигрантами, удары по глобализации в условиях пандемии и военных конфликтов, а также сопутствующие им санкции, споры о важности и месте традиционных ценностей в современном культурном пространстве в эпоху почти не регулируемых соцсетей и прочее, и прочее. Все это, вероятно, заставляет европейских избирателей переосмысливать свои политические взгляды и чаще выбирать более радикальных представителей.
Фото обложки: Manu Fernandez / AP / TASS